История села Кукобой
На сегодняшний день имеется самое первое упоминание о селе Кукобой в купчей князя Ивана Кемского на деревни в Пошехонье (1526г.). В тексте купчей сказано, что сельцо Никольское Кукобой с деревнями было куплено за 100 рублей и коня у игумена Корнилия и его старцев (а значит принадлежало монастырю). В монастырь земли были переданы после смерти князя Семёна Андреевича Шелешпальского. Из царской грамоты от 11 апреля 1564 года следует, что это село, вотчина князя Александра Кемского (царского воеводы), было отписано на царя. Подозрительный и жестокий Иван 4-ый подвергал казням и гонениям виновных и невиновных и в первую очередь отбирал земли. Но не долго село было царским.
Приехав в очередной раз в Кирилло-Белозерский монастырь замаливать грехи, Иван Грозный передал Кукобой монастырю. В переписной книге монастырских вотчин 1601 года Кириллов – Белозерского монастыря подробно записано, сколько земли имели наши крестьяне и какой платили оброк, даже их имена. Уже тогда в Кукобое была деревянная церковь, и встречается название не село, а погост. В начале 18 века из 33 волостей Пошехонского уезда Ухтомская волость почти полностью была вотчиной монастырей: Кириллова, Андрианова, Корнильева и Павлова. Это примерно 200 сёл и деревень. Для сравнения, у князей Ухтомских было всего 14 сёл и деревень. Есть переписная книга 1719 года Пошехонского уезда, где записано кто, в каком чине и какими сёлами владел.
Уже в середине 19 века Кукобой вошёл в Подорвановскую волость.
В 1859 году в Кукобое (Кукобово) имелись погост, 5 дворов, 19 жителей и каменная церковь, построенная в 1836 году, а в соседней деревне Б.Ивановское насчитывалось 37 дворов и 176 жителей. Подорваново – это деревня казённая (бывшая государственная), где было 28 дворов и 154 жителя.
В 1885 году в Кукобое была открыта первая школа, находилась она в избе крестьянина Соколова, а в 1886 году была выстроена новая двухэтажная школа в самом центре Кукобоя на средства священника церкви Дмитрия Всехсвятского. Он являлся законоучителем и был заведующим школы, так как школа была церковно-приходской.
В начале 20 века Кукобой становится центром духовной культуры и образования. В 1908 году здесь открывается самая крупная в уезде бесплатная народная библиотека. Принадлежала она учителю Петру Ивановичу Любомудрову. Он был заведующим, а его дочь Вера библиотекарем. В библиотеке было почти 2000 книг, выписывались журналы и газеты.
В 1909 году начинается строительство нового храма на средства Ивана Агаповича Воронина.Он жил в Петербурге и был одним из руководителей акционерного общества по постройке церквей и соборов, разбогатев, Воронин не забыл своих односельчан. Приехав в село, он предложил им на выбор – строительство собора или железной дороги до Пошехонья(70 км по непроходимым лесам и болотам). Тогда миряне единодушно выбрали собор, хотя в селе и была добротная действующая церковь. Воронин пожертвовал на строительство храма 1 миллион царских рублей. В Кукобое жили тогда прекрасные мастера своего дела – строители, каменщики, резчики. Храм возводился умельцами села. Даже инженер стройки был из местных. Специально для храма был построен небольшой кирпичный завод. Только облицовочный кирпич – белый для стен и лазуревый для колоколен и башенок – доставлялся из Финляндии. Строительство храма было завершено за 3 года.
Миллиона царских рублей хватило и на храм и на новую школу за рекой (так как в старой стало тесно), и на три каменных здания для больницы, приюта для старых и обслуги. В 1912 году храм был освящён архиепископом Тихоном, будущим Патриархом Московским и Всея Руси. После революции Подорвановскую волость переименовали в Кукобойскую, и в 1929 году Кукобой стал райцентром Первомайского района. Согласно опросу старожилов вся земля после революции была разделена по едокам. В хозяйствах было по 1-2 коровы, лошади, от2 до4 десятин земли. Около 20 % жителей были бедняками, это те, которые не имели рабочего скота и 1 десятины земли, 65-70% середняками, 10% - зажиточными крестьянами, имевшим по 4 коровы и 2 лошади. На 1 октября 1929 года в районе насчитывалось 7 колхозов. А в коммуне, созданной в 1921 году в деревне Захарьево, было уже сильное хозяйство, ржи получали по 115 пудов с десятины, в 1927 году купили трактор. Профессию трактористки освоила Анна Фёдоровна Смирнова.
И за лето 1930 года подняла 200 га целины. Самые первые колхозы были созданы в деревнях Фомино и Большое Ивановское. Из воспоминаний Александры Васильевны Орловой следует, что в их д. Фомино колхоз создали в 1929 году и нахвали именем Коминтерна. Кто не согласился вступать в колхоз, сажали в кутузку, правда, через несколько дней отпускали. Под раскулачивание попал Павел Константинович Пикин, которому принадлежала водяная мельница. Всего в колхоз вошло 40 дворов.
Председателем выбрали Ивана Бодунова из д. Редрики. Через некоторое время все из колхоза разбежались, свою скотину забрали по домам. Но потом снова объединились в колхоз «Красный огонёк». Более крупный колхоз образовался в д. Большое Ивановское. Как вспоминает Леонид Алексеевич Костицын, в него вошли 70 дворов. В семье Костицыных было 4 коровы, 2 лошади, овцы, поросёнок. Из них они сдали в колхоз лошадь и 2 коровы. Забрали также сараи, овчины. В деревне раскулачили двоих: Михаила Алексеевича Костицына, имевшего пекарню в Кукобое, и хозяина мельницы Андрея Васильевича Мельникова(потом он всё же вступил в колхоз). Но в те годы ещё не все деревни вступали в колхозы. Началась насильственная сплошная коллективизация. Примером этому может служить д. Юшково.
Как вспоминает Мария Николаевна Сотникова, кто не хотел вступать в колхоз, бросали всё и уезжали в Мурманск, Архангельск, Вологду. Были и те, кто оставался единоличниками. Мария Николаевна помнит, что её родители обижались на то, что на трудодни давали мало хлеба. В 1937 году у них было 1000 трудодней на двоих, а на один трудодень давали 200 граммов зерна с мусором пополам. Итак, до войны на территории Кукобойского сельсовета было создано 14 колхозов.
До войны урожаи были очень низкие – 7-8 центнеров с одного гектара. Но после колхоз «Красный броненосец» получил урожай 17-18 центнеров с гектара. Во время войны мужчин в деревне не было, лошадей тоже, пахали только женщины. За год нужно было выполнить норму в 1000 трудодней. За невыполнение плана давали штраф. Так что за день нужно было выполнить 2-3 нормы. В 50-х годах началось укрупнение хозяйств, и в 1956 году был создан колхоз «Мир».
И. Дерунова
Мастер из сказки.
(о Костицыне Леониде Алексеевиче)
Сколько раз доводилось бывать в Кукобое, столько раз он удивлял меня какими-то новинками. В бывшем райцентре Первомайского района я открывал для себя новые культурные и духовные ценности. С удивлением и каким-то необъяснимым внутренним трепетом разглядывал, например, великолепный Спасский собор — творение самобытных мастеров.
А еще меня привлекала сама местность села, его чудесное географическое расположение. Отвесный склон, поросший корабельным сосняком, спускался прямо к Ухтоме.
Я часто бродил по улицам Кукобоя, разглядывал дома старинной застройки, любовался, садами. И вдруг попал на небольшую улочку с непонятным названием «Хабарово». Что это? Ошибка? Оказалось, нет. Рядом с Кукобоем была такая деревенька Хабарово, но вскоре село расширилось и поглотило эту деревеньку.
Хабарово небольшое — улица в два ряда домов. Я шел и думал: а не пора ли переименовать это Хабарово, присвоить улочке какое-нибудь имя? И вот в своих раздумьях наткнулся на... сказку.
Да, да, я вовсе не оговорился. На краю деревни передо мной стоял словно созданный по мановению волшебной палочки терем-теремок. Вся из разноцветных столбиков и вензелей калитка вела прямо к парадному подъезду, у дверей которого, словно у портала, застыли перед прыжком деревянные фигуры львов.
Я несколько раз прошел мимо дома, постоял, издали разглядывая это творение человеческих рук, и все боялся переступить порог калитки, опасался, что хозяева посадили охранять такую красоту отнюдь не деревянную собаку.
Прошло несколько лет, и все же мое лгобопытство побывать в доме-тереме победило страх перед сторожем. В морозный декабрьский день я отворил чудо-калитку и... никакого страшного пса не обнаружил.
Рассказав потом об этом хозяину дома Леониду Алексеевичу Костицыну, я даже смутился от того, как он, выслушав меня, громко рассмеялся: «Да на кой же ляд мне пса-то держать! Ведь не для себя всю эту красоту мастерил, для людей. Пускай приходят, смотрят. В наше трудное время красота особенно нужна. Не мы, умные головы сказали, что красота спасет мир!».
Леонида Алексеевича я застал за странным, на мой взгляд, занятием. Сидя за столом, маленьким ножичком он вырезал на обыкновенной доске, из каких обычно колотят ящики для торговли, что-то невероятное.
- Что же получится из этой доски? — не сумев сдержать удивление, спросил я.
- А что угодно, любую вещь или поделку смастерить смогу. Вон, смотрите, что может получиться из обыкновенной, никому не нужной доски, — показал он куда-то вверх. Я поднял голову и ахнул.
Вы можете мне не поверить, но я оказался в положении кузнеца Вакулы из гоголевской «Ночь перед рождеством», когда его, неотесанного мужика, запорожцы взяли во дворец к царице. Как разглядывал Вакула-кузнец невиданные апартаменты, так и я вперил свои глаза в изумительные творения рук Леонида Алексеевича.
В комнате-кухне два окна. На них на гардинах тюлевые занавески. А вот гардины сделаны из стволов тоненьких берез, креплениями для которых служат мордочки сказочных героев, умело выделанные из березовых наростов.
В углу комнаты отличный шкаф для посуды, изрезанный замысловатой резьбой. Да что шкаф, маленький шкафчик и тот загляденье. На его дверцах персонажи сказки Корнея Чуковского «Доктор Айболит».
Но не только сами шкафы сделаны руками Костицына. И посуда в них тоже самодельная — мясорубка, солоницы и песочницы, кувшины там разные, И все в рисунках.
Одним словом в доме Леонида Алексеевича я насчитал так мало предметов домашнего обихода заводского и фабричного изготовления, что даже забыл сколько, Телевизор, холодильник, газовая плита...
Зато все столы, стулья, табуреты, кровати Костицын смастерил сам. Как, когда и где научился он этакому дивному ремеслу?
— Жизнь научила, —- говорит Леонид Алексеевич. — Вот раньше у россиянина и не было ничего, а Россия пела. Теперь же только стонет. Позавозили всяких заморских товаров, словно мы сами диковинки не можем делать!
Да, не приемлет душа Леонида Алексеевича иностранных товаров. Он гордится самобытными русскими мастерами. Гордится и гордился всегда.
Судьбу свою Костицын пошел искать на стороне. Поехал в город, а и города-то никогда не видел. Паровоз — так тот вообще в диковинку показался.
В Ленинграде Костицын окончил школу ФЗУ, а потом поработал несколько месяцев и убежал. Не нравилось ему работать «по мелочевке», хотелось «по-крупному» — с металлом. А еще была у Леонида мечта поработать на монетном дворе. Да куда там. НКВД сто раз перепроверит данные: кто таков, откуда. Но молодому мастеру повезло, и он попал на Ленинградский монетный двор.
Война застала меня в Ленинграде, — лицо собеседника делается суровее. — Что такое блокада, рассказать не смогу, это надо пережить самому...
После ранения Леонид Алексеевич приехал в родные места. Настал срок своей семьей обзаводиться, не все под отцовским крылом жить. Вот и задумал молодой Костицын избу рубить. А мужики из Фоминского тут как тут: «Не серчай, Ленька, поможем с лесом!»
- Да на что же я его покупать-то буду, если денег в кармане ни гроша, - говорю мужикам.
- Да подождем мы с деньгами-то, ты давай, старайся, — молвили мужики.
Вот так всем миром и срубили Костицыну дом. А уж отделывать он его
начал один.
— Да так до сих пор и отделывает, — смеется супруга Леонида Алексеевича. — То тут ему не так, то там.
А между тем к необыкновенным рукам Костицына потянулись люди. Детишкам очень нравилось наблюдать за его работой. Рассядутся вокруг и смотрят. А вечером, глядишь, и у них в руках пилы да лобзики появятся,
— Пришли как-то из школы и пригласили меня на работу, — вспоминает Костицын. — Я не отказал, только предупредил, что детишек люблю, а вот работать с ними не приходилось.
— А ты попробуй, попробуй, — советовали
Костицыну.
И попробовал. Аж 43 года отдал обучению детей трудовому воспи нию. Не только все силы, но и всю душу, все свое мастерство старался передать им. Так ведь не давали.
— Помню, как-то бывший председатель исполкома Кукобойского сельсовета Н.А. Градусов приходит ко мне и говорит, что, мол, первому секретарю райкома партии для какого-то чиновника в область подарок- сувенирчик нужен.
— Нет, — говорю Градусову,— извините. Вы мне не очень-то большую помощь в организации мастерской оказывали, материалами не помогали.
Этот отказ Костицыну не забыли. Школьная мастерская была буквально разгромлена. Детишкам стало негде заниматься.
Леонид Алексеевич никогда не учил детей делать плохо. Покажет, бывало, на уроке труда им худой стул и скажет, что какой-то проходимец - директор этого предприятия стулья не для населения выпускает, а для отчета и денег. Так делать нельзя. И такие ненавязчивые нравоучения, представьте себе, шли ребятам на пользу.
А потом с Леонидом Алексеевичем мы пили чай с медом из шумевшего самовара. Костицын отодвинул рукой чашку, достал обрубок дерева и показал его мне.
— Ничего не замечае-те? — хитро прищурив глаз, спросил он.
— Ничего…
— А между прочим из этой деревяшки вот такую (он поднял вверх большой палец) поделку смастерить можно.
— Дедо, а дедо, — потрепал за рукав подошедший внук. — А ты мне на Новый год чего-нибудь сделаешь?!
— Обязательно.
— А чего, дедо?
— Пока секрет, но что-нибудь удивительное.
— Из сказки?
— Из сказки, внучек, из сказки.
Призыв. – 1991. - 1 января Е. Елисеев
 |
 |
 |
 |
 |
